Я всегда любил гулять по Арбату. Не по Новому (бывшему Калининскому проспекту), а именно по старому, настоящему Арбату, впитавшему в себя суть Москвы… Уж за последние полтора века – точно!
Это нечто особенное. Островок настоящей свободы в советское время, он перестал быть таковым сегодня, но сохранил в себе некий мятежный дух культуры, искусства и творчества. И, может быть, именно поэтому всегда был таким притягательным для нашей богемной тусовки?..
День уже заканчивался. Уверенно в свои права вступал «томный» вечер, зажигая матовые фонари и призывно распахивая двери отнюдь не дешёвых ресторанов. Задуманные, как «кафе-шантан», они, тем не менее отсекали «обычную» публику высокими ценами своих меню, предполагая обслуживание лишь тех, кто не считает последние гроши в своих портмоне…
Поэтому я совершенно не удивился, заметив за одним из столиков арбатской летней веранды разухабистого Славика Саульского, артиста популярного, по-хамски скандального, но по-своему безумно обаятельного и щедрого в окружении компании почитателей собственного таланта. Заметили и меня. Приветственные крики и «обнимашки», подогретые уже выпитым горячительным предполагали моё обязательное участие в «продолжающемся банкете». И я, должен заметить, был совершенно не против. Поскольку пешая прогулка, летний вечер и хорошее настроение откровенно провоцировали наличие здорового аппетита…
Саульский был «на высоте». За этот вечер он умудрился оплатить нешуточный ресторанный счёт, отвалить неслабые «чаевые» официантам, обидеть всех, кто сидел за нашим столом, тут же перед всеми извиниться и обидеть ещё раз. Одним словом, всё было, как всегда. За исключением того, что в финале, после очередной бутылки коньяка, он вдруг повернулся ко мне и сказал: «А давай я познакомлю тебя с очень интересным человеком…»
Поскольку мы оба были, так сказать «на кураже», мой ответ был очевиден: «Почему бы и нет?»
Оставив разношерстную компанию расправляться с остатками ужина, мы «по тихой» исчезли в переулочках Арбата.
Идти было недалеко. Практически рядом находился особняк, куда притащил меня Саульский. Время было позднее, но оказалось, что это неважно. Потому, что этот дом жил своей особенной, ночной жизнью. И там царила она. Великая женщина, изменившая судьбы многих, но так и не сумевшая справиться с ударами своей собственной…
Евгения Давиташвили…
Джуна…
Одно это имя повергало в какой-то невообразимый мистический трепет. И я был очарован. Её царственной осанкой, её внешним и внутренним благородством и невероятной красотой её истерзанной души…
Глаза Джуны смотрели, казалось, прямо вглубь тебя, обволакивая и увлекая куда-то туда, в другой мир, в иное измерение…
Она видела то, что недоступно другим и знала то, что, может быть, и не нужно знать человеку.
И в то же время была потрясающе простым в общении человеком, гостеприимной хозяйкой, живущей заботами о своих друзьях и не желающей никому и никогда показывать, насколько трудно ей самой…
С нашим приходом были отменены все назначенные на этот вечер встречи, и мы сидели за нехитрой закуской, сопровождавшей столь же нехитрую, но качественную водку.
Впоследствии я ещё не раз бывал в этом загадочном арбатском особняке, сердцем и душой которого была воистину непостижимая и удивительная женщина. Мне хотелось бесконечно слушать всё, что она говорила. Даже если понимание её слов приходило спустя годы. Ах если бы только люди знали, сколько боли плескалось в её всё понимающих глазах…
Я помню каждое её слово, каждый жест, каждый взгляд… Даже характерный наклон головы и едва трепещущие от нетерпения и невозможности сказать всю правду ресницы…
Только мне почему-то кажется, что всё, о чём мы с Джуной говорили, предназначалось исключительно для моих ушей. Пусть же так останется и впредь…
Процитирую только надпись на книге, подаренной мне этой великой женщиной, и сделанной её рукой: «С искренним уважением и преклонением. Джуна»…

Выводя эти строки, не могу не вспомнить человека, ставшего для меня истинным образцом интеллигентности и глубочайшей порядочности… 
Санкт-Петербург… 
Набережная Чёрной речки… 
Пятиэтажный дом с толстыми стенами и высокими потолками… 
И дверь в квартиру. С неизменной металлической пластинкой, на которой выгравировано имя проживающего. Чисто в Питерском духе…
Я старался бывать в этой квартире как можно чаще. Не нарушая приличия, естественно. Чтобы, не дай Бог, не показаться навязчивым. Ибо очень дорожил дружбой её хозяина, одного из последних представителей настоящей питерской интеллигенции, аристократа духа в полном смысле этого слова, гениального актёра театра и кино Игоря Борисовича Дмитриева, народного артиста РСФСР, служившего (именно служившего, и никак иначе!) в театре комедии им. Н.П. Акимова.
Квартира бесконечно поражала впервые переступившего её порог человека. Изысканностью, простором, утончённым вкусом. Старинной мебелью и подлинниками картин на стенах. 
Как поражал и сам Игорь. 
Абсолютное, совершенное воплощение мудрости и ребячества, воспитанности и иронии, вежливости и непреклонности. 
Он никогда не позволял себе появится даже перед друзьями в «затрапезном» виде. Всегда «с иголочки», даже в домашней обстановке, в накрахмаленной рубашке с неизменными запонками и неизменным перстнем с китайским иероглифом на безымянном пальце…
Праправнук Анны Шерер, фрейлины императрицы Марии Фёдоровны…
Благородная кровь и неизменная «порода» чувствовалась в нём всегда. Дома, в гостях, на сцене, на съёмочной площадке. И это подкупало, как ничто другое. А ещё – патологическая честность. И в жизни, и в отношениях с людьми. Игорь, если дружил – то дружил по-настоящему, а если, упаси Боже, испытывал антипатию или отвращение к какому-то человеку, то отгораживался от него всеми возможными способами, даже в ущерб собственному благосостоянию или карьере.
Кроме всего прочего, это был невероятно открытый и безумно интересный человек.
Однажды приехав ко мне домой, подарив небольшую картину, написанную Михаилом Шемякиным, и вскользь подарив незамысловатый комплимент дамам, сообщив о том, что «однозначно чувствует себя исключительно шипом среди таких прелестных роз», он направился покурить на балкон. Вернувшись, Игорь сделал невероятно испуганные глаза и хорошо поставленным громким театральным шёпотом сообщил всем присутствующим: «Господа… Водки много! И я попробовал – она ледяная!»
Даже во время болезни он оставался верен себе. Чтобы не показывать никому свою слабость – напрочь ограничил свой, достаточно широкий, круг общения. И только самые близкие знали, насколько непросто этому человеку, всегда и при любых обстоятельствах невероятно любившему жизнь… (© Copyright: Святослав Моисеенко «ПО ТУ СТОРОНУ ГЛЯНЦА…». Свидетельство № 218072900710)

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…