Нас познакомил мой друг Алик на самом пике распада СССР и зарождения новой, крайне демократической, России…

Известный английский политик, в одно время даже возглавлявший комиссию по правам человека в Европарламенте, международный правозащитник, член Британского Парламента с двадцатипятилетним стажем, исключительный консерватор по убеждениям, Дэвид Энтони Аткинсон был удивительно простым в общении и в быту человеком. И очень интересным собеседником.

Казалось, ему не знакомо состояние покоя. Хорошенько разменяв вторые пятьдесят, он, тем не менее, чувствовал себя молодым, бодрым и полным сил. Ему было интересно абсолютно всё. Новая Россия, зарождающиеся демократические процессы, свобода слова, свобода совести, искусство и литература, музеи Ленинграда и архитектура Москвы. Он был неуёмен и вездесущ.

По рассказам Алика, с Дэвидом заочно я был знаком давно. Как, видимо, и он со мной. Но встретиться впервые нам удалось только после распада СССР, когда он прилетел с очередным дипломатическим визитом в Санкт-Петербург.

Дэвид, за время своей политической карьеры, не раз бывал в Советском Союзе. Но, к сожалению, видел страну только из окна, полагающегося ему по статусу, персонального автомобиля. А относительной свободой передвижения смог воспользоваться только в период российской демократии. Зато делал это с удовольствием и от души.

Мы с Аликом встречали его в Питерском аэропорту, и я своеобразно развлекался, пытаясь угадать, кто из прилетевших из Москвы пассажиров, может оказаться классическим английским снобом. А мой друг ещё и бессовестно подначивал меня, пытаясь заключить несправедливое пари, и всячески ставя под сомнение мой физиогномический профессионализм, откровенно пользуясь тем, что Дэвида я увижу воочию впервые.

— Hi, guys! – радостно раздалось у нас за спиной. – Вот уж не думал, что удастся застать вас врасплох.

Он говорил принципиально только по-английски, так и не удосужившись за всё время овладеть даже туристическими навыками русского языка, небезосновательно считая, что английского вполне достаточно для общения в любой точке земного шара.

Несколько сухопарый, чрезвычайно подвижный, без всякой чопорности, улыбчивый и невероятно умный, он обнялся с Аликом и крепко, по-дружески пожал мне руку.

И это был именно тот самый момент, когда искра симпатии, проскользнувшая в его взгляде, стала основой для крепкой дружбы на протяжении многих лет.

— Мне еле удалось ускользнуть от ваших «секьюрити», — продолжал веселиться Дэвид. – Давайте поймаем такси и самостоятельно доедем до отеля. Пусть понервничают, отрабатывая задание руководства. И прочувствуют на собственной шкуре справедливость вашей пословицы: «И у старухи бывает прореха».

Ответом был наш с Аликом неприличный хохот. Мы еле смогли остановиться для того, чтобы мой друг, между приступами хохота, объяснил недоумевающему Дэвиду, как пословица звучит в оригинале. Что реально означает «прореха» у старухи в словесной конструкции английского гостя. И чем она всё же отличается от «прорухи», согласно премудрости великого русского фольклора. Оказалось, что чувство юмора у члена Британского Парламента ничуть не хуже нашего. И в такси уже садились три, от души смеющихся, пассажира.

На следующий день Дэвид улетал в столицу. На какое-то очередное совещание, связанное с процессом преобразования тоталитарной системы в демократическое государство. Но во взгляде читался чёткий маршрут, по которому он с удовольствием послал бы всю эту политику и, хотя бы ещё на день, остался в «Северной Венеции».

Вчера мы пешком исходили практически весь центр со всеми прилегающими улицами и переулками, набережными и площадями, полной грудью вдыхая влажный воздух города на Неве и делая небольшие перерывы только на чашечку горячего ароматного кофе.

А когда зажглись фонари на Невском, мы устало добрели до «Астории», где решили поужинать под лёгкие звуки вечернего джаза.

На столе горели свечи. В воздухе витала странная грусть. Дэвид задумчиво смотрел на нас сквозь бокал красного сухого вина, вдыхая тонкий аромат рубинового напитка:

— Спасибо вам, ребята…

— За что? – удивились мы.

— За то, что хотя был на  один день,  позволили мне почувствовать себя обычным человеком. И напомнили, что есть в этой жизни что-то намного более важное, нежели все хитросплетения мировой политики.

Дэвид бросил взгляд сквозь панорамное окно на горящий огнями ночной город:

— И вот ведь какая странная штука. Я всю жизнь отстаиваю права человека, напрочь забыв о том, что у меня, как у этого самого человека, тоже есть права. Право на дружбу и право на счастье…

Провожая взглядом улетающий в Москву самолёт, я ловил себя на мысли, что упускаю что-то очень важное. И, уже вернувшись домой, вдруг отчётливо понял, чего больше всего на свете боится великий английский политик. Чувства одиночества…

Дэвид был совершенно не похож на типичного представителя гордых жителей туманного Альбиона. Он не страдал зашкаливающим самомнением, не был высокомерным, не испытывал приступов «разумной бережливости», и был склонен к добрым авантюрам, сродни беспричинного «шатания» по улицам Москвы, с целью изучения отдельных персонажей, периодически встречающихся в столице.

Он вообще любил бывать в России. Чем-то она его безудержно манила. Чем-то невероятно загадочным и мистическим. Потому что он даже самому себе не мог объяснить, отчего ему так хочется снова и снова окунаться в противоречивое разнообразие непредсказуемой страны, раз за разом поражающей его воображение. Событиями, решениями, людьми… Сочетанием удивительного патриархального быта и передовых технологий… Переплетением грозного могущества и невероятно ранимой романтики…

Каждый раз, сбегая вниз по трапу самолёта, после такой размеренной до неприличия Европы и холодно-чопорной Великобритании, он чувствовал себя Колумбом, отправившимся в Индию, и случайно открывшим новый, никому не знакомый, материк…

У него не было возможности гостить подолгу. Но всегда, заселяясь в номер «Метрополя», он совершенно точно знал, что при любых обстоятельствах, обязательно выкроит пару-тройку часов для встречи с друзьями.

В этот день у меня как-то всё шло не так. Мысли не укладывались на бумагу. Строчка ускользала в сторону, разрушая рифму. В голове крутилась какая-то пошлая, но очень навязчивая мелодия. И под вечер раздражение практически достигло своего апогея.

Раздавшийся звонок был для меня спасением. Звонил Алик.

— Слава, привет! На завтра меняем планы. Дэвид прилетает. Как всегда на два дня. Как всегда с безумным графиком. Как всегда – в «Метрополе». И, как всегда, жаждет видеть нас обоих!

— Да чтоб ему! Хоть раз может по-человечески устроить себе хотя бы один полноценный день в Москве? Без ничего. Только мы втроем?

— Не знаю, Слава. Мы ведь не раз с ним об этом говорили. Но он всё время куда-то спешит. Такое впечатление, что на его суете строится вся европейская политика…

— Ладно, неважно. Завтра сам ему всё выскажу!

— Да, он ещё просил подобрать место для ужина. Не очень далеко от центра. А лучше в пределах Красной площади. Он угощает. В качестве извинения за то, что у него так мало времени для встречи с нами.

— Ну, тогда и думать нечего. В башне. У метро «Площадь Революции». И вкусно, и эстетически приятно.

— Договорились. Дэвид, как освободится – наберёт. Но это, всё равно, сильно ближе к вечеру, после всех протокольных мероприятий. Зато хоть узнаем о том, что на самом деле творится в мире. Из первоисточника, так сказать.

Алик, хихикая, положил трубку. А я неожиданно заметил, что настроение уверенно поползло вверх. И что всё теперь будет именно так, как должно быть. Даже, если будет иначе…

Дэвид ворвался в зал ресторана, как всегда, стремительно и бескомпромиссно.

Он вообще был порывистым и неизменно создавал вокруг себя суету. Как вечный двигатель. Только живой и противоречивый. С шилом в одном месте. Как и вся европейская политика, с подачи «благодушно дремлющей» Англии…

— Привет, мальчики! Какое неожиданное место! Кто бы мог подумать? Так близко, и так креативно! Надеюсь, здесь недурно кормят?

— Честно говоря, не знаю. Сам тут в первый раз, — ответил я, пожимая руку дипломату. – Вот вместе и оценим. Тем более, что сегодня стесняться в выборе нет необходимости, поскольку банкет – за твой счёт!

— Я всегда знал, что русские – это те же американцы, только голодные и небритые, — пошутил Дэвид. – Так что вперёд! Дайте волю фантазии! Особенно, если учесть, что казне Её Величества это ничем не грозит. Я плачу из собственных средств.

Кухня на самом деле оказалась неплохой. Оленина под клюквенным соусом была выше всяких похвал. Да и десерт радовал весьма изысканным вкусом.

— Слушай, Дэвид, давно хотел спросить, но всегда что-то мешало… А сегодня, как-то даже вечер располагает… Скажи, почему Россия вызывает у всех такой повышенный и нездоровый интерес? Будь то империя, СССР или Российская Федерация? Почему именно на нашей стране сходятся какие-то векторные направляющие мировой политики? Почему нас вечно пытаются разыграть, как туза, неожиданно, но весьма кстати выпавшего в прикупе?

— Удивительный вопрос, Славик. Но очень правильный. Не знаю, сумею ли ответить так, чтобы было понятно. Но, по крайней мере, попытаюсь, — Дэвид как-то вжался в глубину удобного кресла, закутавшись в интимную мягкость полумрака.

— Видишь ли, всё дело в какой-то невероятной особенности вашей страны. И одновременно вашего народа. Нации, если угодно. Что во времена исторической древности, что в период империи (кстати, СССР от империи мало чем отличался, разве что дурацкой идеологией), что сейчас. Вы удивительно везучи, потрясающе непредсказуемы и суперталантливы. Сколько с вами не воюй – вы всегда побеждаете, причём, самым неожиданным образом. Сколько не интригуй против вас – вы всё равно повернёте ситуацию так, что в дураках окажется сам интригующий. И, сколько не пытайся вас обмануть, — вы всегда окажетесь в выигрыше. И исключительно за счёт того, что, несмотря на то, что абсолютно чётко видите обман – сами играете честно. Парадокс! Но у вас этот парадокс срабатывает, как непреложный закон, дарующий удачу!  Ты ведь знаешь, что мы, англичане, в вопросах политики, пожалуй, самая беспринципная нация. Именно наши, так называемые, мыслители придумали фразы: «Джентльмен – хозяин своего слова. Захотел – дал. Захотел – вернул его обратно» и «Если по условиям игры джентльмен не выигрывает — он меняет правила». Именно наши политические деятели считают, что «у Британии нет постоянных друзей и постоянных врагов. У Британии есть только постоянные интересы». Но мы всегда, в глубине души, завидовали успехам России. Поэтому и всегда старались обыграть её на поле международной дипломатии. Но суть в том, что при всей нашей изворотливости, на коне всегда оказывались вы…

Я не знаю, почему так происходит. Может быть, действительно, вам просто благоволит Всевышний…

Конечно, я никогда и ни за что не скажу этих слов «на камеру». Но когда что-либо касается России, я даже не пытаюсь придумать какие-то «гениальные схемы». Просто потому, что они всё равно не будут работать. Обязательно случится что-то, переворачивающее общую ситуацию с ног на голову. Причём обязательно на финишной прямой, наделяя безумными преференциями именно вашу страну.

За долгие годы, я уже привык к этому. И мне нравится просто наблюдать, как это всё происходит.

Мы с вами очень разные. И мне, в силу своего менталитета и врождённой консервативности, наверное, никогда не понять принципы действия вашего мистического механизма. Но если бы мне это удалось, я был бы самым счастливым англичанином на свете…

Дэвид внимательно посмотрел на нас с Аликом:

— Я так долго работаю с Россией, что почти стал частью её. Но, мне хотелось бы показать вам настоящую Англию. Приезжайте ко мне. У меня большая квартира в Лондоне. И, в кои-то веки, будет достаточно свободного времени для того, чтобы мы успели надоесть друг другу. С визами проблем тоже нет будет. Я оформлю официальное приглашения на бланке Парламента Великобритании. Вам останется только нанести визит в Посольство…

Визы, сроком на год, мы получили в течение одного дня…

Алик улетел в Лондон на несколько дней раньше. Меня задержали дела. Нужно было завершить ряд проектов, которые настоятельно требовали моего присутствия в Москве. В результате Алик, успев получить удовольствие от отдыха в загородном поместье Дэвида в Борнмуте, приехал встречать меня в аэропорту Хитроу. Дэвид остался в провинции решать какие-то свои рабочие моменты, и должен был появиться в столице Соединённого Королевства только на следующий день. Мы с Аликом на сутки были предоставлены самим себе в огромной лондонской квартире нашего друга.

Я был очень уставшим после напряжённой московской недели. Да и перелёт не добавил энергии. Но новизна впечатлений взяла верх над желанием забраться под одеяло. Добравшись до квартиры на лондонской подземке, и побросав чемоданы, мы решили прогуляться по вечернему Лондону. Просто так. Наобум. Без всякой цели. Этот город нам обоим был знаком исключительно по рассказам сэра Артура Конан-Дойла. Но тем и любопытнее было сравнивать литературу и реальность.

Но что можно успеть за один вечер?

Прогулка по центру закончилась чашечкой горячего шоколада на площади Пикадилли.

Утро следующего дня началось отнюдь не с традиционного: «Овсянка, сэр!». А с банальных шариков «Nesquik», залитых горячим молоком, жареных тостов с пастой «Nutella» и заварного кофе со сливками. Мы с Аликом были бодры духом, полны сил и готовы к приключениям. В районе полудня в Лондон вернулся Дэвид, и мы дружно отправились постигать красоты столицы древнего европейского рыцарства.

А дальше было практически всё. За, без малого, неделю, в безумном калейдоскопе событий мелькали замки, лица, двухэтажные автобусы, кафе и рестораны. Тауэр и Букингемский дворец, Биг-Бен и памятник Черчиллю, Вестминстерское аббатство и собор святого Павла, колесо обозрения и здание Парламента. Мы носились по Лондону, как угорелые. А иногда выбирались и далеко за его пределы. Питаясь то нежнейшим ростбифом, поданным заносчивым официантом в дорогущем ресторане, похожем на средневековую крепость, то китайской лапшой, доставленной курьером из ближайшей забегаловки. А вечером, перед тем, как разбрестись по спальням, практически падая с ног от усталости, собирались в гостиной на вечерний чай, заботливо заваренный неугомонным Дэвидом. Делились впечатлениями от прожитого дня и составляли планы на завтра…

До отъезда оставался один день.

Мы не стали устраивать прощальный ужин в ресторане. Просто накрыли стол дома, приготовив на кухне каждый что-то своё. Не хотелось никуда идти. Душа просила покоя и уюта.

Старинные часы провожали тревожным боем каждый уходящий час. Из всех электрических приборов, работал только музыкальный центр, выплёскивая на нас ненавязчивым фоном лёгкие волны вечернего блюза. Свечи тихо потрескивали, оплывая воском. В камине задумчиво ворчал живой огонь, жадно облизывая сухие поленья.

— В этом году я подвожу итог своей политической карьере, — тихо проронил Дэвид. – Надо уметь вовремя уходить. Особенно, когда твоя усталость ощущается не только тобой…

Мы с удивлением посмотрели на него.

— А ты сможешь? – спросил Алик.

— Что именно?

— Ну… Без всего этого… Без поездок, бесконечных совещаний, пресс-конференций, круглых столов, заседаний и дебатов. Без внимания прессы и общественности, в конце концов. Очень трудно так круто менять жизнь. Особенно, если её ритм был таким сумасшедшим последние четверть века…

— Честно? Не знаю… Но я попробую. Мне почему-то кажется, что в жизни есть и другие интересы, помимо политики. И я очень надеюсь, что у меня появится гораздо больше времени для общения с друзьями…

Утром мы уехали в аэропорт. Дэвид не стал нас провожать. Да и не нужно это было, по большому-то счёту. Всё, что было нужно и важно – было сказано вчера. А долгие проводы – лишние слёзы…

После спокойного и размеренного Лондона, суетливая Москва утянула нас в свой жизненный водоворот, практически не позволяя свободно вздохнуть, подчиняя все действия одному-единственному стремлению – заработку быстро обесценивающихся денег.

Туманный Альбион всё чаще вспоминался, как сказочное путешествие, картинка из детства, далёкое прошлое, в которое так хочется вернуться снова…

Наш друг больше не приезжал в Россию. Общались мы исключительно по телефону.

А через несколько лет пришло печальное известие.

Дэвид Энтони Аткинсон, известный британский и международный политический деятель, знаменитый правозащитник и убеждённый консерватор, скончался в возрасте 71 года.

Во время очередной онкологической операции.

Оставив после себя ряд статей в информационных справочниках и энциклопедиях.

И неизменную любовь в сердцах тех, кто имел счастье именоваться его друзьями…

(© Copyright: Святослав Моисеенко «ПО ТУ СТОРОНУ ГЛЯНЦА…». Свидетельство № 218072900710)

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…